Счастье для всех даром

Она увидела его в холокамеру, за забором летней резиденции О’ Хиггинсов.
  Они все жевали бетель: дочь верховного судьи, троюродный брат президента, племянник епископа. В последнее время опрощение стало модным – они бросили юзать и перешли на легкие природные стимуляторы, коку и другие листья.  Уходили на яхте, снова закидывались и занимались сексом. Когда становилось скучно, подглядывали за прислугой в домиках и кустах. Открылось несколько интересных вещей, но они ничего не сказали секьюрити. Вместо этого Мигель поймал хорошенькую горничную и пригрозил ей потерей места. Она ударилась в слезы, что всем ужасно понравилось, и с тех пор они забавлялись с ней как хотели, по очереди и вместе  - это было самое интересное переживание в то лето.
  Молодой человек в чем-то облегающем, вроде полевой формы стоял на подъездной аллее перед воротами. В руках у него был обрубленный цилиндр непохожий ни на что, виденное ей прежде, и весь он был какой-то нездешний. Не успела она  удивиться, как посторонний попал в запретную зону частного побережья и посмел приблизиться к вилле  -  человек расправил тонкую рамочку за плечами, и плавно поднялся в воздух. Она едва успела зажать себе рот рукой.
  - Реймарк, Сусанна, какого черта вы там возитесь? Идите отвлеките охрану. Да, нужно сейчас, и придумайте что хотите. Я сделаю вид, что беру машину. Вернусь и узнаете, всё, пока!
  Она наскоро замотала парео, набросила на голову шарф и стремительно выбежала на движущуюся дорожку мимо теннисных кортов и кортов поло, в гараж, где стоял вертолет, несколько амфибий и десятки машин, она проскользнула между хищными закругленными силуэтами, не успев подумать  что надо сказать и сделать. Она только смутно догадывалась, кто это такой: один из полоумных атеистов и коммунистов с далекого берега, совсем новая будоражащая загадка, часть жизни, которая была – даже для неё – недоступной и до смерти пугающей.  Чтобы не говорить об этих со страхом и презрением как старшие, они с друзьями привыкли смеяться  - до колик, над очередными постановлениями, причитаниями о труде, равенством всех нищих.
  - Что вам здесь нужно? – выпалила она, задрав голову.  – Немедленно убирайтесь!
  Парящая над воротами фигура снизилась, и некоторое время рассматривала её, очень холодно, несмотря на роскошные волосы, гладкую кожу и полупрозрачную ткань. Наконец он отозвался официальным тоном.
  - Вы проживаете в этом  доме? - голова небрежно мотнулась в сторону резиденции,  холмов, пляжей как будто этот пролетарий с детства привык к роскоши.
  - Я гощу в одном из поместий моих друзей, -  отозвалась она так надменно как умела, - а вам-то что? Если вы пришли собирать пожертвования, здесь не подадут.
  - Возможно, вы захотите передать своим друзьям, что их самовольно захваченное поместье, - он иронически выделил это слово , как будто передразнивая чьё-то жеманство,  и кровь бросилась ей в лицо, - действительно преграждает пути миграции форели и некоторых видов редких животных. Стена и скоростное шоссе, пересекающее заповедник и проложенное вопреки даже вашим законам...
  - Да вы рехнулись! Эта земля принадлежит семье уже пятьдесят лет, и никто не посмеет поднять руку...
  - Это действительно не в моей компетенции, - ледяным голосом осадил он её напор, - вопросами перераспределения заграбастанной несколькими семействами земли и присвоенной собственности займется будущее народное правительство. Я представлю экспертное заключение, о котором меня просили  в биологическом институте.
  - А кто вы такой?! Я имею право знать, кто нам угрожает!..
  - Моя фамилия Корин, и я работаю в консульстве Объединенного Союза. По образованию эколог, имею эквивалент вашей докторской степени в Московском университете и преподаю в Сорбонне.
  Коротко кивнув, словно бросая вызов врагу, он потянулся к заплечной рамке.
  - Стойте, пожалуйста! Так нельзя. Меня зовут Вероника.

  Она рассказала Корину о том, что мечтает учиться в Сорбонне – глядя на него трагическими, с поволокой глазами – и о том как несправедливо, что они отгородились от всего остального мира и ненавидят каждого, кто хорошо живет, и завидуют простым  радостям; и что их врач - из простой семьи, только он долго учился, и добился в жизни многого; и как она любит смотреть на картины в галерее епископа, иногда часами стоит и впитывает душу произведения, а  полотер напился и накарябал на полотне 17-го века неприличное слово, и она плакала; и как она в детстве обожгла колено, помогая готовить рождественский торт для бедных малышей – смотрите, прямо вот тут.
  Он оказался очень внимателен, из глаз этого медведя ушел прежний холод, и только когда он, взяв её за руку, посоветовал готовиться к переменам в жизни, да ещё когда интересовался, что случилось с вандалом-уборщиком и где он теперь – что-то царапнуло её.
  - Ты понимаешь, что он мог с тобой сделать? - сердито спрашивал Мигель, а вся компания, сгрудившись, рассматривала подарок – голозначок с евразийскими видами. - У них гравиторы, парализаторы,  по слухам - аппараты искривления  пространства, а их солдатня носит защитное поле. Мерзавцы, шпионы из консульства уже в собственном доме учат нас жить, настала пора вычистить заразу!
  - Откуда там такое оружие? - спросил Реймарк.
  - Захватили Европу и загребли все передовые разработки, - фыркнул Мигель.  –  У этих фанатиков ума не хватит самим что-нибудь изобрести. Но повсюду растет недовольство диктатурой, и скоро их режиму конец. Так уже случилось лет сто назад, и опять повторится.
  - Ты думаешь, это действительно может случиться здесь, - встревоженно спросила Джуди, - если выборы выиграет эта их партия? Они нас всех расстреляют?
  - Посмотрим, кто кого, - процедил Мигель, а Вероника рассмеялась и сказала, что если они придут к власти, им захочется попробовать что-то получше своих чумичек  - и она не против стать подругой пролетарского диктатора и подписывать расстрельные списки, в этом есть своя изюминка, и возможно ей доведется спасти кого-нибудь.

  А ещё через полгода они сидели всю ночь у визоров и смотрели на нового красного президента республики, который не был уже президентом, на народную милицию и трудовые советы. Остатки разоружаемых офицеров взбунтовались, но потерпели поражение, а частные армии банкиров и охранники бросили посты и разошлись. Исчезли слуги, и впервые Веронике с матерью пришлось самим готовить себе завтрак.
  Утром вежливо позвонили в дверь, по парадной лестнице огромного холла поднялся Корин – и Вероника никому в жизни так не радовалась как ему. Она грациозно побежала навстречу, раскинув руки – и наткнулась на чей-то ненавидящий взгляд. Позади стоял рыжеволосый юноша, обнимающий за плечи  сразу двоих, одна из них, в красной косынке, была та самая девка, горничная О’Хиггинсов. И пока Корин говорил, что он как старый знакомый зашел разъяснить декреты новых властей, благо, консульство по соседству – та что-то зашептала на ухо подружке, и смерив Веронику взглядом, ответила  вполне отчетливо: «Нет, я не буду подавать в суд!» И Вероника выпалила, вздернув подбородок: «Товарищи, не верьте ни одному слову этой дряни, её уволили за лень и нечистоплотность, она постоянно врала!», а поломойка залилась краской в тон своей дешевой тряпке и вылетела за дверь, и Корин пошушукался с остальными и покачал головой, и мама закричала: «Не трогайте мою девочку!»
  Никто её не тронул, их всех осведомили о новых временных правилах переходного периода и пригласили на референдум. Их даже не выселили из дома, они сами ушли, не в силах обслуживать трехэтажный особняк, потому что все банковские счета  были закрыты, и Вероника жила в молодежной коммуне, а Реймарк был в джунглях медбратом, а Сюзи поступила в университет. Мигель был самым безрассудным в компании, он никого не боялся и был ранен в перестрелке с красной гвардией, но и его доставили в госпиталь, потом стабилизировали – и он заново учился ходить и рисовать красками.