Experimentum crucis *

Рассказ.

* Experimentum crucis (решающий опыт; буквально «опыт креста»; иногда также говорят «критический эксперимент») — эксперимент, исход которого однозначно определяет, является ли конкретная теория или гипотеза верной. Этот эксперимент должен дать предсказанный результат, который не может быть выведен из других, общепринятых гипотез и теорий. Термин «экспериментум круцис» введён Френсисом Бэконом.

- …И таким образом мы убедимся в том, не является ли наша реальность виртуальной? – спросил рабочий.

Члены вечернего рабочего университета – мужчины и женщины разного возраста - сидели за классическими школьными партами. Профессор – немолодой мужчина в очках, одетый в джинсы и водолазку, восседал на столе рядом с большим 3D-экраном, подключенным к компьютеру. На экране переливалось что-то фрактальное.

- Да, - ответил профессор. – Если все то, что мы называем универсумом, есть некая симуляция, поддерживаемая некоей сверхцивилизацией, то где-то должен быть разрыв в реальности. Или должны проявляться какие-то артефакты. Или хотя бы мусорные, неактивные строчки кода, случайно просочившиеся из предыдущих версий. Или ошибки их программистов.

Сначала мы решили, что это можно проверить с помощью средств макрофизики или микрофизики. Например, в спектре космических лучей, обладающих очень высокой энергией, на определенных ее уровнях должен иметься обрыв. Примечательно, что такой обрыв действительно имеется – хотя есть несколько других гипотез, которые его объясняют. Или, наоборот, разрыв должен проявиться при исследовании микромира. Там должны обнаружиться нарушения симметрии, например. Определяемые сеткой моделирования.

- Не очень понятно, - смущенно сказала одна немолодая женщина, оторвавшись от тетради, в которую она старательно записывала слова профессора.

- Неважно, - сказал тот. – Сейчас, в 2091 году, мы способны на наших ЭВМ смоделировать область реальности в 1 кубический метр с шагом 1 фемтометр. Фемтометр – это одна миллионная нанометра. Такие эксперименты делались учеными из Японской ССР. Если развитие будет продолжаться такими же темпами, как сейчас, то через 10-15 тысяч лет мы сможем смоделировать с шагом в один фемтометр, Вселенную размером с нашу – то есть 15 миллиардов световых лет.

- Подождите, - сказал один рабочий, по виду таджик. – Если мы являемся симуляцией, то можем ли мы создать симуляцию внутри симуляции?

- Почему бы и нет? – пожал плечами профессор. – Мы создаем программы, которые обладают элементами сознания – хотя в реальности это строчки кода, реализованные средствами микроэлектроники. Тем не менее, они уже обладают тем, что можно назвать независимостью от создателей, или свободой воли. Что, собственно, и продемонстрировал знаменитый случай в Свердловске.

Он слез со стола, подошел к большому окну, посмотрел на синее летнее небо, по которому ползли белые облака.

- Ну - так может и ладно? – сказал он. – Если мы в самой основе своей лишь какой-то самостоятельный код. Люди рождаются, живут, умирают, сумма счастья прибавляется, история движется, вот уже к концу этого века социализм победил в масштабах планеты. В конце концов, неважно, что является в основе мироздания – кварки или сигналы некоей сверхсложной ЭВМ, не так ли? Как вы считаете?

Все молчали.

- Мы должны знать, - ответил сам себе профессор. – Приращение знания - в сущности, единственная задача разума, даже если этот разум искусственен.

- И все-таки все это как-то отдает идеализмом, - задумчиво сказал молодой рабочий с портретом Сталина на футболке. Портрет выдавал в нем сторонника коммунистического трансгуманизма, предтечей которого Иосиф Виссарионович Сталин считался. – Боженька вывернулся и вылез в форме сверхцивилизации, создавшей сверхкомпьютер, частью программы которого мы и являемся. Более того, а что, если эта сверхцивилизация, смоделировавшая нашу Вселенную, сама является симуляцией некоей сверхсверхцивилизации? При этом так можно до бесконечности продолжать цепочку.

- Теоретически запретов для этого не существует, - согласился профессор.

- С другой стороны, не совсем приятно сознавать, что кто-то может, условно говоря, перезагрузить компьютер, и весь наш мир исчезнет.

- Или в компьютер запустят вирус, - сказал профессор. – Помните кошмар в лунном городе?

- Да, - все помрачнели, вспоминая катастрофу десятилетней давности, оказавшейся результатом проделки двух подростков.

- А можем мы установить с ними связь? – сказал молодой рабочий. – То есть дать им сигнал, что мы знаем об их существовании? Что мы осознали свою симулятивность. И попросить их, например, о том, чтобы они не трогали нас. Оставили в покое. В конце концов, если они представляют более высокую ступень разума, то их этика более высока, чем наша, и у них есть некая ответственность даже перед искусственным миром, которым – если это так, конечно – являемся мы?

- Может ли проигрываемый вами 4D-фильм дать вам сигнал, чтобы вы его не останавливали, например?

- Да, но вы же сами сказали о свободе воли? Фильм же жестко детерминирован, в нем изначально уже существуют и завязка, и сюжет, и развязка фильма.

- Так вот именно это на данном этапе мы и хотели бы определить – детерминированность нашей Вселенной. При этом нельзя забывать о том, что фильмы тоже бывают, например, с альтернативными концовками. Вы же помните, что ремейк советского «Белого солнца пустыни», сделанный недавно в Болливуде, имел четыре варианта окончания.

- Мне не понравилось ни одно, - сварливо сказал один пожилой рабочий.

- Именно для таких капризных зрителей как вы и будут делаться интерактивные фильмы, в которых зритель может изменять сюжет как ему угодно. Вплоть до того, что Верещагин уйдет вовремя с баркаса, а Петруха окажется более осторожным.

- Подождите, - сказал молодой рабочий. – Но ведь именно это и есть то, что нужно выяснить – кроме всего прочего, является ли наша Вселенная симуляцией, обладаем ли мы еще в рамках ее свободой воли.

- Наконец вы поняли, - даже радостно сказал профессор. – Именно это мы и хотим сделать.

- Но как? Тем более что вопросов, получается, не один, а целых два.

- Над этим вопросом сломано немало голов, - сказал профессор.- Главное правило компьютерной техники гласит, что софт не может влиять на железо, то есть программа не может нанести физические повреждения внутри процессора, например. Или, еще нагляднее – самая навороченная компьютерная программа не может заставить компьютер подпрыгнуть.

Профессор показал рукой на серую коробку болгарского «Правец-3000», стоящего на столе.

- Но программа ведь в принципе может перепрограммировать сама себя, то есть внести в себя такое изменение, которое вызовет отказ всего компьютера?

- Вы хотите попробовать уничтожить нашу Вселенную? – насмешливо сказал профессор. – Программа сама создаст некий код, который ее и уничтожит? Человечество вам будет страшно благодарно. Пусть даже это человечество есть не более чем набор кодов в суперкомпьютере сверхцивилизации.

Все засмеялись.

- Строго говоря, в этом был бы ответ на второй вопрос – если мы детерминированы и наша свобода воли не более чем иллюзия, то этого не случится. Однако такой глобальной задачи – помножить на ноль Вселенную, чтобы посмотреть, что после этого произойдет, мы не ставим. Не хочется рисковать.

- Однако – профессор подошел к компьютеру, развернул голограмму панели управления, нажал несколько панелей – на экране развернулось изображении межзвездной туманности – в какой-то степени с этим может быть связана проблема, о которой мы уже говорили – почему мы не наблюдаем признаков существования иных цивилизаций. Если наш мир есть симуляция, то те, кто ее создал, просто не позаботились о том, чтобы создавать других. В науке это называется гипотезой планетария или Седьмое объяснение Вебба. Планетарий - потому что та же идея - мы видим только то, что нам показывают, а не то, что существует реально. Более того, возможно по мере удаления от нас детализация симуляции нашей Вселенной уменьшается - зачем им моделировать каждую звезду в галактике Андромеда, скажем, и это тоже может быть выявлено средствами астрофизики.

- Но! – торжественно сказал профессор и на экране появилось изображение бело-голубого земного шара. - Решающий эксперимент, экспериментум круцис, как я полагаю, все-таки уже сделан. И сделан он на Земле, и не в микромире и не в макромире. И он, увы, дал отрицательный ответ на вопрос, являемся ли мы симуляцией.

Все оживились.

На экране появилось изображение Ленинграда с высоты птичьего полета.

- Ровно как мы ищем разрывы в фактуре реальности или артефакты или ошибки или обрывки пустого кода, мы таким же образом можем исследовать реальность в ее временном измерении, еще точнее – историческую реальность. И если мы найдем в ней нарушения неких законов, то мы можем говорить об искусственном характере нашего мироздания.

Город приблизился, и стало видно, что это какая-то компьютерная реконструкция событий октября 1917 года – толпы с флагами, костры, грузовики с вооруженными людьми, серые корабли с пушками, наведенными на тонущие в тумане дворцы, матросы в черных бушлатах.

- Так вот, группа историков-марксистов, нейролингвистов и математиков из Москвы, Эр-Рияда и Кабула попробовали создать глобальную историческую модель развития человечества в двадцатом веке. Естественно, не детализированную до отдельных личностей – наши возможности в компьютерных технологиях еще этого не позволяют, однако все равно крайне подробную, то есть созданная ими модель оказалась очень детальной и, что самое главное, прогностически крайне продуктивной. Затем, моделируя ситуацию уже для отдельно взятых стран и классов, страт и групп, они потом проверяли, как там события развивались в реальности – и поразительным образом предсказанное, так сказать, наоборот, совпадало с тем, что происходило на самом деле, при этом на низком уровне, то есть даже небольших стран или социальных групп.

В голосе профессора прозвучало удовлетворение.

- Так вот, артефактов или разрывов в исторической реальности не выявлено.

- А как такой разрыв выглядел бы? – спросила белобрысая молодая девушка. Легкий акцент выдавал в ней эстонку или финку.

- Возьмем нашу страну. Было несколько критических точек, в которых могли бы произойти такие разрывы. Одна из них – смерть основателя Советского государства Владимира Ленина. Даже людям вроде меня – для которых история есть не более чем увлечение – можно представить, что после ухода столь крупной фигуры среди его преемников могла бы начаться борьба за власть. При отягощенности страны столь тяжелым историческим наследием эта борьба могла бы принять крайние формы – как, например, это случилось во Франции, во времена французской революции. То есть - просто наугад - Троцкий, например, вступает в конфликт со Сталиным и уничтожает его и его сторонников, или кто-то другой – Бухарин, Каменев, неважно – начинают борьбу за место единственного наследника ушедшего Ленина. Но нет, ничего подобного не происходит – руководство наоборот крайне консолидируется, деструктивные фигуры ограничиваются в своей возможности вызвать раскол – и эта критическая точка проходится так, как и предсказывает модель.

- Другой критической точкой является конец века, когда в стране накапливаются некоторые противоречия, связанные с разрывом теории и практики, как это случилось во второй половине века. Если бы в исторической реальности был бы провал, то можно представить себе ситуацию, что в 1991 году – кстати, ровно 100 лет назад, люди бы отказались от завоеваний революции 1917 года и от социализма, отдали бы общенародную собственность так называемым хозяевам, распустили бы Советский Союз, отказались бы от прогресса и науки в пользу религиозных предрассудков и консюмеризма. Но, как мы знаем, к счастью ничего подобного не произошло – кризис был преодолен углублением социалистической революции, при этом избегая развертывания массовых репрессий – что, конечно, тоже бы поставило крест на социализме как обществе реального гуманизма.

Профессор снова нажал на панель и на экране возникло изображение какой-то московской улицы – лето, люди в легких светлых одеждах, улыбающиеся лица.

- Таким образом можно говорить о том, что и наш и прошедший век не имеют разрывов или провалов, которые бы дали основания предполагать симулятивность нашей реальности. На сегодняшний день в этом вопросе поставлена точка. Поставим точку мы и на сегодняшнем занятии рабочего университета. Следующее занятие будет посвящено попыткам реанимации двойной теории относительности, предпринятой группой нигерийских физиков в прошлом году.

Все стали вставать, собирать в сумки и рюкзаки вещи – кто-то тетрадки, кто-то электронные устройства.

- Кстати, забавный факт, - сказал профессор, выключая ЭВМ, собранную болгарским электронпромом. – В ходе моделирования один артефакт все-таки выскочил - если это артефакт, конечно. На каком-то этапе машина попробовала, как ситуацию описал один московский ученый-математик, умножить историю нашей страны на ноль. Это долго объяснять в терминах математического моделирования, но там возникло некое пустое подмножество, которое чуть было не совершило недопустимую операцию. Но я думаю, это не более чем некий случайный сбой. Однако более всего ученых удивило, что у этого пустого подмножества имелось нечто вроде идентификатора - при этом в форме фамилии.

- И какая? – спросил молодой трансгуманист с портретом Сталина на футболке.

- Пять букв. Путин. Просто «Путин».

- И что же это означает? – спросила то ли эстонка, то ли финка.

- Трудно сказать. Судя по всему – ничего не означает. Пустое подмножество. Ноль.

Свободные термины:
Оценка участников конкурса и жюри: 
0
Голосов пока нет
+1
0
-1